Неточные совпадения
10)
Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич,
французский выходец и друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил петь непристойные песни. Летал по воздуху в городском саду и чуть было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят. За эту затею уволен в 1772 году, а в следующем же году, не уныв духом, давал представления у Излера на минеральных водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]
Более всего ей нравится в романах длинная, хитро задуманная и ловко распутанная интрига, великолепные поединки, перед которыми виконт развязывает банты у своих башмаков в знак того, что он не намерен отступить ни на шаг от своей позиции, и после которых
маркиз, проткнувши насквозь графа, извиняется, что сделал отверстие в его прекрасном новом камзоле; кошельки, наполненные золотом, небрежно разбрасываемые налево и направо главными героями, любовные приключения и остроты Генриха IV, — словом, весь этот пряный, в золоте и кружевах, героизм прошедших столетий
французской истории.
Словом сказать, Капотт до того преуспел, что когда, по истечении двадцати пяти лет,
маркиз де Сангло объявил ему, что он произведен в генералы, то, несмотря на свое
французское легкомыслие, он хлопнул себя по ляжке и прослезился.
А то тоже покойница заказали нам самый лучший костюм, он у меня и теперь цел: меня одели
французским гренадером, а Метту Ивановну
маркизой.
А тоже покойница заказали нам уже самый лучший костюм, он у меня и теперь цел — меня одели
французским гренадером, а Метту Ивановну
маркизой.
Ему же, вероятно, принадлежит и следующий перевод: «Древнего и нового века люди, или Уборный стол г-жи
маркизы Помпадур, соч. г. Вольтера, перевел с
французского О. К.», СПб., 1777 (Сопиков, № 3478).
Она написала ему и
французскому консулу, а затем принялась за длинное и осторожное письмо к Николаю Герасимовичу, в котором старалась его успокоить насчет своего положения. Письмо она адресовала
маркизу Сансак де Траверсе.
«Рассмотрев дело русского подданного Николая Савина, именующего себя
маркизом Сансаком де Траверсе и
французской гражданки Мадлен де Межен, обвиняемых: первый в проживании под чужим именем и оба в оскорблении на словах и в действии полицейских властей и в неповиновении сим властям, — брюссельский суд исправительной полиции определил: Николая Савина подвергнуть заключению в тюрьме сроком на семь месяцев и штрафу в пятьсот франков, а Мадлен де Межен подвергнуть тюремному заключению на два месяца и штрафу в двести франков, обоих же по отбытии наказания отвезти за границу, с запрещением возвращения и проживания в пределах Бельгийского королевства в продолжение одного года.
— Я
маркиз Сансак де Траверсе, а не Савин, — начал среди торжественной тишины, воцарившейся в зале суда, Николай Герасимович свое объяснение, — но должен признаться суду, что, действительно, проживая долгое время во Франции под именем русского офицера Николая Савина, был выдан
французским правительством России и бежал от
французских и прусских властей.
В сущности, эти деньги предназначались для Шетарди, на имя которого нельзя было их послать, не возбуждая подозрения. Из рук
маркиза деньги эти расплылись по казармам гвардейских войск, где вербовались сторонники Елизаветы Петровны. Подобным образом
французское правительство неоднократно пересылало в Петербург довольно крупные суммы денег.
В начале Елизавета не решалась отважиться на такой шаг, но позднее, спустя одиннадцать лет, во время младенчества императора Иоанна Антоновича, она согласилась на его план. По его совету царевна обратилась к содействию
французского посланника
маркиза де ла Шетарди, который и передал Лестоку до 130 000 дукатов для этого дела.
Граф вспомнил прочитанный им когда-то нравственный
французский роман, где тоже таким образом разрушились сластолюбивые мечты старого
маркиза, устроившего брак сироты, находившейся у него под опекой…
В кабинете тогдашнего
французского посланника при русском дворе
маркиза Жака Троти де ла Шетарди находились сам хозяин и придворный врач цесаревны Елизаветы Герман Лесток.
На основании этого
маркиз де ла Шетарди отправил на следующий день курьера к
французскому посланнику в Швецию, чтобы генерал Левенгаупт, стоявший со своей армией на границе, перешел в наступление. Так как прибытие курьера в Стокгольм потребовало немало времени, то осуществление переворота было отложено до ночи на 31 декабря 1741 года.
До самого отъезда Савин страшно боялся, чтобы в нем не узнали русского, бежавшего от
французских жандармов, и
маркиза де Траверсе — от комиссара в Скевенинге.
Поставив таким образом в затруднение правительницу, Шетарди торжествовал, и теперь, когда к нему неспроста — он понял это — пришел врач и доверенное лицо цесаревны Елизаветы — Лесток,
маркиз нашел, что придуманная им месть Анне Леопольдовне недостаточна, что есть еще другая — горшая: очистить русский престол от Брауншвейгской фамилии и посадить на него дочь Петра Великого, заменив, таким образом, ненавистное народу немецкое влияние —
французским.